Психолог в тюрьме (8 видео) | Всё об отношениях

Содержание

Реабилитация бывших заключенных: как наладить жизнь после мест лишения свободы — статьи
Психолог в колонии. Человек, который готов помочь
Половина — гражданские
Открыться — показать слабость
К неволе тоже привыкают
Личное дело — потом
Изнанка профессии: тюремный психолог, который верит в людей
Профессиональный интерес
Я есть в этом мире?
Мое, личное
Я не убивал
Слово «осужденный» в голове
Я больше не могу
Я сам себе психолог
Тюремный психолог:
Опасные дети ищут, чем унять боль
Самоубийцы вне очереди
Принадлежность к системе мешает
Стыд за работу
Система ФСИН — инфантильная
🔥 Видео

Видео:ДЕНЬ В ТЮРЬМЕ ДЛЯ САМЫХ ОПАСНЫХ ПРЕСТУПНИКОВ. История психологаСкачать

Реабилитация бывших заключенных: как наладить жизнь после мест лишения свободы — статьи

советы

Согласно статистике, более половины отбывших наказание людей не справляются со сложностями жизни после тюрьмы, скатываются по наклонной и снова оказываются на зоне. Почти все повторно осужденные в числе причин своего возвращения в места заключения называют следующие:

► Сложность социальной адаптации

Чем больше времени человек провёл на зоне, тем сложнее ему приспособиться к нормальным условиям жизни на воле. От социума освободившийся оторван, свобода пугает его своей неизвестностью и неопределённостью, общество относится предвзято.

► Отсутствие средств к существованию

Многие из тех, кто только вышел из тюрьмы, не имеют крыши над головой, лишены поддержки родных и близких, не знают куда податься.

Проблемы с трудоустройством освободившиеся зачастую пытаются решить в одиночку, второпях и опускают руки после первых же нескольких отказов.

Не имея средств к существованию и потеряв всякую надежду на то, что скоро всё уладится, большинство бывших заключённых идут на рецидив и возвращаются назад – в привычные условия изоляции…

► Отсутствие трудовых навыков

Несмотря на официальные заверения о возможности приобретения заключёнными «мирной профессии» в тюрьме, во многих российских колониях работы на всехне хватает, и значительная часть сидельцев вынужденно бездельничает. Соответственно, никаких профессиональных навыков эти заключённые не получают. И, если они выходят на волю напрямую с зоны, минуя колонию-поселение, то оказываются вовсе неподготовленными к трудовой жизни.

► Отсутствие моральной поддержки

Случается, что от совершивших преступление людей отворачиваются родственники и близкие друзья. После тюрьмычеловек оказывается совсем один, с миллионом навалившихся проблем.

► Ярлык бывшего заключённого

Никто на воле не ждёт освободившихся с распростёртыми объятиями. Общество накладывает на отбывших наказание«клеймо» и категорически не хочет принимать ихв свои круги. Поэтому освободившимся необходимо быть готовымина первом этапе стоически переносить все проявления непонимания, осуждения и несправедливости со стороны окружающих.

Видео:Психолог для осуждённого: нюансы работыСкачать

Психолог в колонии. Человек, который готов помочь

Реформа уголовно-исполнительной системы должна приблизить психологическую службу к осуждённым.

О том, что творится в душе преступника, написаны гениальные романы. А для психологов исправительных учреждений это обычная работа. Впервые такая должность появилась в советских колониях в 1974 году, но служба активно заработала только в девяностые. Система складывалась не сразу, понимание приходило с опытом.

Недавно ИА «Регион 29» опубликовал интервью с Юрием Козюлиным, который несколько месяцев работал психологом в одной из архангельских колоний. Но это было в 2010 году, и с тех пор многое изменилось. О нынешней службе рассказывает начальник межрегионального отдела психологической работы УФСИН по Архангельской области Ольга Дроздова.

Кстати, этот отдел курирует пенитенциарных психологов всего Северо-Запада.

Половина — гражданские

— C 2010 года реализуется концепция развития уголовно-исполнительной системы, рассчитанная на десять лет, — рассказывает Ольга Игоревна. — В рамках этой концепции кардинально изменилась психологическая работа с осуждёнными. Прежде всего, психолог в колонии уже не воспринимается как представитель администрации.

— А кто он тогда для осуждённого?

— Человек, который готов ему помочь. Мы стараемся беседовать с ним на равных. Поэтому даже аттестованные сотрудники нашей службы в колонии давно не ходят в погонах и не участвуют в режимных мероприятиях. Из 63 психологов половина — гражданский персонал.

— Это штатные сотрудники колоний или приглашённые специалисты?

— В 2012 году в России пытались использовать норвежский опыт — привлекали к работе в СИЗО и колониях сторонних психологов по контракту. Но эксперимент себя не оправдал. Приглашённые специалисты не знали специфики работы в местах лишения свободы.

Сегодня во всех учреждениях УФСИН работают психологические лаборатории, которые состоят из штатных сотрудников. У всех высшее психологическое образование.

— Велика ли нагрузка?

— В среднем на одного психолога приходится 300 осуждённых. Это много. На начальника отряда нагрузка меньше — порядка 100-150 человек.

Но в результате диагностики из всего количества подопечных выделяются те, кому требуется особое внимание. Это люди, склонные к побегу, членовредительству, суициду. Они ставятся на профилактический учёт, и психолог обязан работать с ними с определённой периодичностью. При этом другие осуждённые всегда могут обратиться к нему в случае необходимости.

Открыться — показать слабость

— То есть им, как и большинству людей, иногда надо просто выговориться?

— Безусловно. И порой достаточно пяти-десяти минут, чтобы изменить состояние человека или его отношение к проблеме.

Мы тщательно анализируем причины суицидов. В этом году их было три. И в каждом случае психолог по ряду причин не знал о том, что происходит с осуждённым. Например, последняя трагедия произошла из-за сложных отношений с подругой. Если бы об этом было известно психологу — уверена, случившееся можно было бы предотвратить.

— Всегда ли общение с психологом — дело добровольное?

— В программе нашей работы есть обязательные пункты. Во-первых, это диагностика: когда осуждённый поступает в учреждение, мы должны выявить его личностные качества, чтобы успешно выстроить коррекционную работу. В дальнейшем диагностика повторяется раз в год с целью оценить изменения, которые с ним происходят, степень его адаптации и психологическую готовность к освобождению.

А вот в психокоррекционной работе уже учитывается желание осуждённого. Она проводится в группах по пять-шесть человек. Это очень эффективная форма, потому что в микросоциуме человек раскрывается. Ведь осуждённые зачастую очень закрыты. Открыться — значит, показать свою незащищённость, слабость.

— А есть такие, с которыми вообще невозможно наладить контакт?

— Сложно работать с теми, кто осознанно выбирает криминальную направленность, так называемое «отрицалово». Будучи злостными нарушителями режима, они часто попадают в штрафной изолятор, другие закрытые помещения. Но даже таких людей нельзя считать безнадёжными.

К неволе тоже привыкают

— Человек совершает преступление и с воли попадает в совершенно другой мир. Что там для него оказывается самым сложным — изоляция, чувство вины?

— У всех по-разному. Особенно тяжело адаптируются к новым условиям те, кто впервые заключён под стражу. Очень известные бизнесмены, оказавшись в следственном изоляторе, объявляли голодовку. В ходе работы с ними выяснялось, что сильные мира сего чувствовали обыкновенный страх перед будущим. Когда мы объясняли, что их может ожидать, они успокаивались и начинали принимать пищу.

Многих осуждённых тяготит невозможность остаться одному. В обычной жизни человек даже в самой маленькой квартире может побыть в одиночестве, закрывшись в ванной. В колонии он всегда на виду, среди таких же, как он.

Ситуацию усугубляет негативный образ сотрудника колонии, который зачастую создаётся в литературе, фильмах. Вот почему так важно дать понять осуждённым, что мы тоже люди, что все вопросы можно решить, если не проявлять агрессии и не нарушать режим.

— Какова на этом фоне главная задача психолога?

— Подготовить человека к освобождению. Как это ни страшно звучит, осуждённые привыкают к условиям жизни в местах лишения свободы.

Они знают, что там их всегда накормят, оденут, обуют, постирают одежду, при желании обучат профессии, обеспечат работой и так далее. На воле никто за них это делать не будет.

Многим приходится настолько тяжело, что они идут на очередное преступление и снова оказываются в уже привычных местах лишения свободы. Надо помочь им разорвать этот порочный круг.

Личное дело — потом

— А совершённое преступление обсуждается с осуждённым?

— Это одно из основных направлений нашей работы. Причём даже рецидивист, который попадает в колонию в пятый раз, считает свои преступления совершенно разными.

Но когда психолог начинает прорабатывать с ним эти темы, оказывается, что ситуации были похожи — например, он каждый раз накануне совершения преступления выпивал в компании.

И в ходе беседы человек начинает осознавать ту грань, за которую он переступать не может. У каждого она своя — алкоголь, порочная компания, нежелание работать или что-то другое.

Порой бывает очень сложно работать с человеком, которого ты не можешь уважать за то, что он совершил. Например, за преступления в отношении детей. Поэтому я никогда не знакомлюсь с материалами личного дела осуждённого до встречи с ним. Его историю изучаю позже.

— И всё равно такое общение нельзя назвать простым. Как вы и ваши коллеги спасаетесь от профессионального выгорания?

— Проводим обучение новым методам релаксации и восстановления. Очень эффективны дыхательные техники и переключение на другой вид деятельности. И обязательно дома должна быть какая-то отдушина — общение с детьми, спорт, рукоделие или другое хобби.

Кстати, многие психологи прекрасно вышивают, рисуют, лепят и своё увлечение используют в работе с осуждёнными. Арт-терапия хорошо себя зарекомендовала: когда человек создаёт красоту, он и сам меняется в лучшую сторону.

Видео:Работа психолога в исправительной колонииСкачать

Изнанка профессии: тюремный психолог, который верит в людей

В колонии человек лишается не только свободы. Он лишается еще и своей индивидуальности.

Старший инспектор группы психологического обеспечения управления организации исправительного процесса Департамента исполнения наказаний Беларуси Светлана Адаськова ранее проходила службу в качестве психолога в женской исправительной колонии №4 Гомеля. И что такое «одиночество в толпе», которое испытывают многие осужденные, знает не понаслышке.

О своих бывших подопечных она говорит с пониманием и даже некоторым теплом. Несмотря на то что знает многие подробности преступлений от них же самих.

Проект Sputnik «Изнанка профессии» – о той части простой и сложной работы, которую не увидеть обывателю. И пусть профессионалы сами рассказывают о невидимой стороне своей работы, без наших комментариев.

Профессиональный интерес

По образованию я психолог, магистр психологических наук. В прошлом году поступила в адъюнктуру Академии МВД, начала работать над диссертационным исследованием на тему: «Психологическая структура и содержание Я-концепции женщин, осужденных за убийство».

В моей жизни это третье и осознанно выбранное образование. По первому я железнодорожник. Потом поступила в гомельский университет на исторический факультет, одновременно обучалась по специальности «Психология». Сначала работала преподавателем истории, после получения психологического образования – психологом, преподавателем психологии.

https://www.youtube.com/watch?v=yzDZ9eHTLR4

Почему начала работать к осужденными? Я задавала сама себе много раз этот вопрос. Не могу сказать, что мечтала стать психологом для осужденных, просто так сложилось.

Службу в системе МВД начала в должности психолога в женской колонии №4 в Гомеле. Я сама родом из Гомеля и более 20 лет прожила напротив этого учреждения.

Когда у меня появилась возможность туда устроиться, я как-то не задумывалась. Всегда знала, что это за учреждение, и никакого страха не испытывала.

Плюс профессиональный интерес: мне казалось, что многое могу там получить для своего профессионального развития.

Когда осужденный встречается с психологом, он как бы возвращает себе себя

Я есть в этом мире?

Когда ты работаешь, ты не помнишь, что перед тобой осужденный. Ведешь группу, разговариваешь, консультируешь. Встает осужденный, начинает надевать верхнюю одежду. И происходит возвращение в реальность, вспоминаешь, где ты и кто перед тобой.

Терапевтическое пространство, оно не делит людей на осужденных или сотрудников. Тут скорее идет обращение к личности. Главное – проблема, с которой человек пришел.

Психологическая служба мало похожа на остальные службы исправительного учреждения. В мероприятиях, которые не имеют отношения к психологическому обеспечению (обысковых, досмотровых, связанных с принуждением), психолог не участвует.

Все-таки нас воспринимают больше как тех, кто помогает и поддерживает. Для осужденных мы, скорее, родительская фигура – хорошей мамы или хорошего папы, к которым можно прийти и побыть слабым. Поэтому и относятся к психологам позитивно.

К нам приходят, когда очень плохо или очень хорошо. Да-да, поделиться хорошими новостями, как это ни странно, к нам тоже приходят: замуж выхожу или внук родился, или свидание скоро с мамой.

Со всеми вновь прибывшими в тюрьму или в колонию обязательно работает психолог

99% проблем, с которыми приходят осужденные, – отношения с самим с собой. Обращаются по вопросам адаптации. Второе – эмоциональное состояние. Чувства одиночества, депрессии, тревоги.

Есть такой феномен, как «одиночество в толпе» – когда вокруг тебя людей вроде бы много, но ты не можешь предъявиться, когда нет возможности просто сказать и быть услышанным, увидеть, что тебя слышат, что тебе говорят что-то в ответ.

Если углубиться в психологические аспекты, то люди обращаются к нам не столько, чтобы выговорится, как для того, чтобы понять, что они есть. Потому что человек в условиях колонии растворяется в толпе: одинаковая одежда, одинаковые условия жизни, одинаковые дни – один за одним…

Когда осужденный встречается с психологом, он как бы возвращает себе себя.

Мое, личное

В колонии другая жизнь. Те вещи, которые на свободе воспринимаются как само собой разумеющиеся, там они очень ценны.

Меня всегда поражало, как осужденные соблюдают правило конфиденциальности. Согласно профессиональной этике, как психолог я обязуюсь те вещи, которые услышу на консультации, если это не навредит ни клиенту, ни окружающим, хранить в тайне. При групповой терапии и индивидуальной работе осужденные это правило соблюдают также.

В исправительном учреждении к психологу относятся как к человеку, который помогает и поддерживает, к кому можно прийти и побыть слабым

Бывает, что группа возвращается в отряд, и остальные не понимают, что они делают у психолога. Потому что их состояние изменилось, настроение изменилось. «Чем вы там занимались?» – их спрашивают. А они отвечают: «Это конфиденциальная информация».

Когда у тебя в отряде лишь немного личных вещей, а остальное все на виду, это право на конфиденциальность как-то очень оберегается.

В изоляции осужденные начинают острее чувствовать близость, важность отношений с родными. У многих на расстоянии эти отношения налаживаются. Бывает, что вступают в брак в колонии. А те, кто решил развестись, неожиданно сходятся.

https://www.youtube.com/watch?v=anzlq9BIfjw

В гомельской женской колонии есть дом матери и ребенка. Были случаи, что женщина на свободе, будучи замужем много лет, не могла завести ребенка, а когда попала в исправительное учреждение, через месяц после свидания с мужем узнавала, что в их семье будет пополнение. Таких примеров знаю не один.

Я не убивал

Наш мозг, чтобы мы с ума не сошли, в критические моменты нашей жизни выстраивает линию защиты. Забывание, отрицание, вытеснение событий… Поэтому многие отрицают свою вину.

У осужденного выстраивается четкая картина содеянного, которая, как правило, направлена на защиту собственной личности. Далеко не всегда люди намеренно врут или преуменьшают вину. Осознание происходит поэтапно. И организм сам решает, сколько доступно к осознаванию.

Самые глубокие и сильные переживания по поводу совершенного преступления чаще всего у тех, кто совершил убийство.

Женщины, осужденные за убийство своих партнеров, говорят о том, что их пугает та неизвестная часть их личности, которая проявилась в момент преступления.

С одной стороны, они ощущают потребность узнать ее, хотя бы для того, чтобы установить над ней контроль и исключить ее проявление вновь. С другой – страх того, что она опять вернется.

Скорее, это осознание того, что я могу быть не только хорошим, что я могу допустить убийство.

Перед выходом у многих возникает тревога – удастся ли организовать свою жизнь на свободе

Для кого-то жизнь в колонии – это сформированный образ жизни, где все привычно и понятно.

Психологически возвращение осужденных в исправительное учреждение после освобождения можно объяснить тем, что у неоднократно судимых не сформирован навык правопослушной жизни.

Совсем не желание совершать преступления правит человеком, а привычка подобной жизни, и, конечно, социальное окружение, в которое осужденный возвращается после освобождения, играет огромную роль.

Слово «осужденный» в голове

Психологическая служба работает по многим направлениям. Одно из них – работа с вновь прибывшими. Тут уже не действует заявительный принцип. Мы работаем со всеми, кто прибыл в учреждение в обязательном порядке. Во время беседы психолог проводит диагностику, выявляет черты характера и склонности человека, которые повлияют на особенности его поведения и общения в коллективе осужденных.

Психолог обязательно работает и с теми, кто освобождается. У них тоже есть определенные страхи. Например, не справиться со свободой, ведь все аспекты жизни в колонии строго регламентированы распорядком дня – от трудоустройства до бытовых вопросов и свободного времени. В связи с чем теряется навык самостоятельной жизни в обществе.

Во время консультаций Светлане не раз приходилось слышать подробности преступлений

У многих возникает тревога – удастся ли организовать свою жизнь на свободе. Плюс страх осуждения соседей, родных, вообще окружающих. Часто осужденные спрашивали: «Как я буду идти: все же видят, что я осужденная».

Иногда даже моделируем ситуацию, как человек будет выходить из здания колонии, объясняем, куда нужно повернуть, как пользоваться транспортом, как купить талончик.

Акцентируем внимание на том, что каждый человек на улице занят своими проблемами и мало интересуется жизнью других, настраиваем, что это только внутри, в голове это слово – «осужденный».

Я больше не могу

Женщины эмоциональны. И это оказывает значительное влияние на специфику работы с ними.

Если осужденные мужчины более структурированы, немногословны, то женская колония – это шквал эмоций, шквал страданий. Там это прямо физически ощущается.

Эмоциональные переживания, связанные с совершенным преступлением, у каждой женщины проявляются индивидуально.

У меня в практике был случай, когда женщина перестала разговаривать.

Она настолько сильно испытывала переживание собственной вины, что впала в некую эмоциональную «кому»: ходила, кушала, но делала это очень медленно, будто автоматически.

Все ее внешние эмоциональные проявления стремились к нулю. У нее что-то спрашиваешь, она не отвечает, практически не реагирует на окружающую ее обстановку и людей.

https://www.youtube.com/watch?v=FlnRqLysM6w

В условиях колонии растворяется в толпе: одинаковая одежда, одинаковые условия жизни, одинаковые дни — один за одним…

Я попросила других осужденных приводить ее ко мне на групповые тренинговые занятия, во время которых она присутствовала физически, но эмоционально в работу не включалась. Просто смотрела куда-то в пол или в сторону.

Никаких реакций на происходящее не проявляла. Через некоторое время, после нескольких месяцев работы, у меня случился шок, когда на занятии она эмоционально отреагировала на то, что я не обратила на нее внимания: «Ну и ладно больше к вам не приду!».

Я поняла, что она готова идти дальше.

И вскоре все действительно стало меняться. Она начала набирать вес, обращать внимание на свою внешность, стала более внимательно относиться к тому, как выглядит. Написала дочке, с которой несколько лет не общалась, и та ей ответила, прислала фотографию и написала, что очень обрадовалась.

Раньше осужденная не хотела поддерживать отношения с родственниками, на письма не отвечала, от предоставленных свиданий отказывалась.

Она менялась на глазах: с нетерпением ждала каждого свидания с ними и с радостью делилась изменениями, происходившими в ее жизни, на каждой консультации. Те, кто осужденную давно не видел, просто ее не узнавали.

Для меня это было каким-то чудом. Как она сама говорила: «Я стала радоваться жизни, хотя никогда не думала, что это возможно».

Многие заключенные находят способ психологической защиты в том, чтобы участвовать в самодеятельности

Когда человек говорит о том, что не хочет жить, чаще всего это означает: послушайте меня, я хочу поговорить, я не могу быть один. То есть причина совсем не в том, что кто-то не хочет жить. Причиной подобных высказываний могут послужить любые мелкие житейские неурядицы, значение которых людям в целом свойственно преувеличивать.

Следствием чего являются очень сильные переживания и ощущение того, что их уже невозможно выдерживать, и тогда возникает мысль: «Я больше не могу».

Задача психолога в таких случаях исключить «туннельность видения» ситуации, когда человек думает, что у него есть только один выход. Нам необходимо показать, что этих выходов гораздо больше.

И когда во время консультации приходит осознание того, что есть несколько вариантов решения проблемы – состояние меняется и настроение меняется, и, как следствие, мысли становятся тоже более позитивными.

Я сам себе психолог

Во время консультаций не раз приходилось слышать подробности преступлений. Не скажу, что это легко дается. Есть какие-то рассказы, которые трогают струнки души. Отрицать не буду…

Женская колония – это шквал эмоций, шквал страданий, заключенные-мужчины обычно более сдержаны в своих переживаниях

Конечно, у психологов свои методы, чтобы снять напряжение. Первый – работа на работе. Второй – профессиональная поддержка коллег-психологов. Супервизия, или просто разговор с психологами, которые с тобой говорят на одном языке. И третий момент – это постоянное обучение и самосовершенствование.

Прохождение специальных курсов, подготовка по различной проблематике в различных отраслях психологии. Мне понравилось такое выражение, что психолог как программист: если перестанешь самосовершенствоваться, наступит затор в работе. То есть невозможно окончить университет и быть психологом.

Чтобы быть здоровым, помогающим психологом нужно постоянно совершенствовать свои профессиональные компетенции.

Что касается колонии как места работы… Со временем становится привычно работать в этих условиях. Я чувствовала себя достаточно комфортно, как бы это страшно ни звучало.

Конечно, далеко не все готовы идти к психологу. Как и в условиях свободы, психологическая помощь – занятие элитарное. Это не для масс. Потому что, к сожалению, не готовы люди признавать, что у них есть психологические проблемы.

© Sputnik / Алексей Филиппов

Женская колония – это шквал эмоций, шквал страданий, мужчины-заключенные обычно более сдержаны

https://www.youtube.com/watch?v=2fsHG1Crj0M

Еще это связано с тем, что долгое время существовал стереотип о том, что психолог лечит психов. Сейчас ситуация изменилась. Я общаюсь с коллегами, которые работают в условиях свободы в частной практике, по их опыту могу сказать, что оказание психологической помощи стало уже более востребованным.

Да, приходится слышать от осужденных: «Я сам себе психолог». В бытовом плане, конечно, каждый сам себе психолог. Плюс можно получить поддержку со стороны друзей, родных. Тем не менее, у психолога есть специальные знания, которые позволяют посмотреть на ситуацию не со стороны мамы или подруги, а стать в метапозицию и увидеть объективно, что происходит в реальности.

Видео:КАК ВЫЖИТЬ В ТЮРЬМЕ / РЕАЛЬНЫЕ ИСТОРИИ / СТАТЬ ГЛАВНЫМСкачать

Тюремный психолог:

Софье 43 года. Она ищет работу в Московской области. Планирует стать нянечкой. В послужном списке у нее должности учительницы, психолога в детском центре и вольнонаемного психолога в системе ФСИН. Последнее место работы агенты посоветовали ей не озвучивать при собеседовании с работодателем, но сама она убеждена: бояться ее не стоит.

С 2011 по 2016 годы Софья работала психологом в одной из северных колоний строгого режима.

Sobesednik.ru пообщался с ней. Мы публикуем ее слова.

Опасные дети ищут, чем унять боль

Разницы между работой с детьми и работой с осужденными нет никакой, потому что в каждом человеке есть ребенок. И в тюрьме много людей, которые совсем не взрослые. Поэтому они и там.

Среди них есть тихие, послушные «дети», которые выглядят удобными. Даже когда им очень плохо, они не просят помощи, поскольку отчаялись ее получить. От своих взрослых они ее не получали. И вот они ищут, чем эту боль унять — начинают принимать наркотики, продавать их и в конечном итоге идут по статье 228 [хранение и сбыт наркотиков, — прим. Sobesednik.ru].

«Конвейер работает по-прежнему»: как в России заводят дела по статье 228

На другом полюсе агрессивные «дети». Они сражаются за свои права, переходя за границы дозволенного, которые отражены в Уголовном кодексе. Часто это происходит в состоянии алкогольного опьянения, что является отягчающим обстоятельством.

Но когда я говорю, что в них есть дети, я имею в виду, что есть глубокие корни того, что в конечном итоге из этих людей выросло. И совершенно нормально, что они наказаны. Многие из них на самом деле опасны. Они живут по натренированным привычкам: разбираться на кулаках, заливать свое горе алкоголем.

Самоубийцы вне очереди

Психологи в тюрьме много занимаются психодиагностикой. Когда новичок приезжает, проводится блок тестирований, чтобы представить профиль и прогнозировать сложности. Например, исключить риски суицидального поведения.

Как только я пришла, у меня появился такой клиент, который на тот момент находился в санблоке. Он сидел за убийство. Непростая работа была, как и со всеми клиентами, склонными к аутодеструктивному поведению.

На фармакологическое лечение таких людей отправляют только если они совершают серию попыток суицида. Их освидетельствуют психиатры и, если видят смысл, отправляют в специальные лечебные учреждения. Там уже проводится медикаментозная терапия.

У нас же были инструкции, согласно которым осужденные с суицидальной активностью сначала (в 2011 году) раз в три месяца проходили диагностику у психолога, а потом этот срок увеличили до одного раза в месяц.

Видимо, наверху подумали, что, если эти люди будут чаще являться перед нашими светлыми очами, то риск суицида будет ниже. Честно, я не знаю, чем там руководствуются, устанавливая такие нормы.

Иногда кажется, что каким-то поврежденным рассудком.

Принадлежность к системе мешает

Осужденные чаще идут к психологам потому, что в тюрьме существует система социальных лифтов. То, что предлагает психологическая служба — это мероприятия. А если осужденный участвует в мероприятиях исправительного учреждения, то он может в перспективе улучшить условия своего содержания. Диагностика ведь тоже не обязательна, но если ты от нее отказываешься, то тебе ставят «черную галку».

Консультация тет-а-тет предлагается каждому после тестирования. Я всегда ждала от человека, насколько, на его взгляд, полученный психологический портрет отличается от того, как он себя сам видит. Для меня это возможность вступить в контакт.

https://www.youtube.com/watch?v=w0e7MIB95Dk

Особенность этого контакта в том, что многие из осужденных ни с чем подобным не встречались. Они привыкли, что в иерархической системе тот, кто сверху, всегда говорит: ты такой-то, но не спрашивает, какой ты, что с тобой, что я думаю о тебе — это так или не так? Это дает им уже другие мотивы встречаться со специалистом.

Проводились и долгосрочные групповые программы. Это закрытые группы, куда ходили одни и те же заключенные. К ним нельзя было присоединиться после нескольких встреч и одни продолжались по году и более.

Увы, то, что я психолог, который работает в системе ФСИН, все равно накладывает отпечаток на контакт с клиентом. Остается недоверие. Но те, кто шел на контакт, более-менее раскрывались.

В группах люди не говорят о своих преступлениях. Мы пытались исследовать другие психологические моменты за пределами этого опыта.

Каких-то прямых угроз мне или моим коллегам за пять лет не поступало. А работали мы с насильниками, убийцами, педофилами. Не могу сказать, что видела там много садистов, но был один молодой расчленитель.

Его мир был полон черных фантазий. С ним поработать не удалось — он был очень недоверчив. Внешне он показывал, что готов идти на контакт, но я ему часто не верила.

Казалось, что он все придумывал буквально на ходу.

Стыд за работу

Я как женщина могла находиться на территории колонии в психологической лаборатории только в присутствии сотрудника-мужчины. У нас было два помещения и было так, что я проводила группу, а в соседнем помещении находился или сотрудник лаборатории, или сотрудник службы безопасности.

Надо было планировать все заранее. При этом психологические группы можно было проводить только днем, но с годами нарастала работа по написанию разнообразных отчетов. А когда мне бумажки писать, если не днем? А не писать их нельзя. Потому что на основе моей отчетности далее кто-то создает свою отчетность.

Начальство, которое курирует психологические службы в местах лишения свободы, чаще всего никакого отношения к психологии не имеет. У них нет даже академического образования. Они просто сами просят того, чего от них требует руководство выше.

Постоянно летят какие-то бумаги, в которых указывается в какой срок необходимо исполнить какие-то мероприятия. А если выходишь за рамки срока, то это доставляет всем неприятности. Вал документов всю деятельность сводит к каким-то рейтингам и отчетности за фестивали, конкурсы. Надо что-то показать, что мы что-то делаем.

На фоне этой волокиты с бумагами начинала разрушаться моя профессиональная идентичность, мне было очень стыдно. Я начала понимать, что у меня нет возможности работать с людьми, а есть возможность работать с бумагой.

Когда я начала понимать, что моя работа все меньше становится похожей на то, чему меня учили, вот тут я энергию потеряла. Я стала чувствовать себя жертвой. И тут же появились обстоятельства семейные, которые усилили это чувство. В конечном итоге я заболела, у меня была обнаружена онкология. В 2016 году я ушла из ФСИН вместе с болезнью.

Система ФСИН — инфантильная

Я все же уверена, что человек может измениться своим способом, в свое время, своим темпом. Может у меня слишком маленький опыт, но моя вера такая: любой человек может измениться в своих пределах. Когда мы говорим, что человек не может измениться, мы имеем в виду, что он не может измениться настолько, насколько мы ожидаем.

Мы говорим, что отбывающие наказание как дети, но ведь и сама система ФСИН — очень детская, потому что ждет чудес. Думает, что если человек подходит к психологу год, он изменится.

Мне кажется, что эта система сама не может изменить человека в лучшую сторону. Но надо понимать, что работает не только система, но и у человека есть свои мощные ресурсы, заложенные на жизнь. Есть люди, у которых есть этот дух и они понимают, что не хотят сюда возвращаться. И тут уже одно накладывается на другое.

Я бы хотела видеть систему не такой репрессивной. Хотелось бы, чтоб там было понимание, что лишение свободы — это уже само по себе наказание. Чтобы там было человеческое уважение к людям, которые отбывают наказание. И чтобы у заключенных была какая-то автономия: выбирать, что есть, с кем проживать. Тогда есть надежда, а иначе надежды нет.

Куда «поплывет» ФСИН после отставки «самого открытого человека»

(Согласно подпункту «В» части 5-й статьи 15.1 Федерального закона от 27.07.2006 №149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и защите информации» запрещается распространение информации о способах совершения самоубийств — прим. Sobesednik.ru.)